Андрей Ливадный - Ответный удар [= Последний из бессмертных]
— Зачем?
— Эмгланы умеют читать мысли других людей.
— Телепаты? Среди вас есть телепаты?!
— Мне незнакомо названное тобой слово. Мы называем Эмгланами тех, кто в результате мутаций получил способность читать мысли других людей, если конечно они не скрыты специально тренируемым усилием воли.
Таманцев был ошеломлен той информацией, что обрушилась на него за период их недолгой беседы.
Почему Флора так откровенна с ним?
— Ты не выдаешь мне тайн, не пожалеешь потом о сказанном? — Осторожно осведомился он.
— Нет. Ты и сам все увидишь, почувствуешь, когда окажешься в городе. В моих словах нет секретов.
Иван задумался. Он ощущал Флору, двойственность восприятия все еще настораживала его, но после пережитого в момент схватки с метморфами стресса, восприятие жизненной энергии сидящей рядом женщины казалось приятным, успокаивающим, хотя в исходящих от нее эманациях проскальзывали нотки холода, как будто она вспоминала что-то неприятное, едва ли не омерзительное, но как он мог поручиться за истинность своего нового мироощущения, когда опыта — чуть, а явление, с которым он столкнулся не просто незаурядно, — оно выходило за рамки его знаний и представлений о возможностях человеческого рассудка.
Таманцева словно раздирало на части: он пытался прислушаться к себе, вбирал ощущения исходящие от Флоры и одновременно не мог отбросить мысли о таинственных лазутчиках, проникших, по словам Шодан, в город.
Все признаки указывали на современную экипировку неведомых бойцов. В совпадения Таманцев не верил, раз уж тут, впервые за полтора тысячелетия изоляции колонии появились люди, экипированные по стандарту современных десантных подразделений, значит, они пришли по его следу.
Кто? Пилоты ганианских истребителей, бросившиеся на перехват? Сомнительно… Не те нервы, чтобы погружаться в гипесрферу вслед за «Фантомом», совершающим явный «слепой рывок».
Однако иных объяснений в голову не приходило.
Таманцев чувствовал, — одним происшествием дело не окончится. Интуиция редко подводила галакткапитана, но сейчас вокруг каждого факта собиралось столько «если», что делать однозначные выводы он бы не взялся.
— Флора, скажи, а раньше появления чужих людей случались?
— Людей — нет. — Она прекрасно поняла, что подразумевает вопрос Ивана. — Были случаи, когда из леса приходили изменившиеся — потомки тех колонистов что потеряли рассудок, превратившись в подобие зверей.
— Дети, сумевшие развиться самостоятельно, осознать себя?
— Приблизительно так. — Кивнула Флора. — Они не умели разговаривать, но демонстрировали признаки интеллекта. К сожалению, я не могу рассказать тебе большего — мне было всего лет сорок, когда такое произошло в последний раз. Смутно помню то время.
Иван с нескрываемым интересом взглянул на нее.
— Извини, женщин не принято спрашивать о возрасте, но ты не оговорилась сейчас? Может, тебе было года четыре?
— Нет, не оговорилась. — Флора отреагировала спокойно, — появление детей в колонии большая редкость. Я одна из последних, родившихся тут, на Роке.
— И сколько тебе лет?
— Триста два года. — Она улыбнулась, просто и тепло, без кокетства. — Я понимаю, что могу показаться тебе наивной девчонкой… — Флора осеклась, заметив выражение лица Таманцева. — Подожди, я что-то не понимаю. Почему тебя шокировал мой возраст?
Иван попал в непростую ситуацию.
Что ответить? Сказать правду? Но как она отреагирует, если триста лет в понятии обитателей Рока — еще не зрелость?
Нет, врать не буду. В конце концов, она должна понять, что долголетие жителей Рока, по-видимому, вызвано таинственными мутациями, а на остальных мирах Обитаемой Галактики срок жизни человека совершенно другой.
— Иван что тебя так поразило в моих словах? — Настойчиво переспросила Флора.
— Мне сейчас тридцать семь лет. — Ответил Таманцев.
Она побледнела, потом ее щеки почему-то залил румянец.
— Ты ребенок?!
— Нет. По меркам своего мира я взрослый мужчина. Или тебе никто не говорил, сколько лет жили наши предки на планете Земля?
— Нет. Я никогда не спрашивала об этом…
— Сто-сто пятьдесят лет. Сейчас срок жизни в развитых мирах постепенно поднимается до двухсотлетней планки. Но названная мной цифра — уже глубокая старость.
— Не понимаю… — Лицо Флоры отражало растерянность. — Что такое «старость»?
Иван заставил себя успокоиться, подкинул веток в почти погасший костер и произнес:
— Сейчас попробую объяснить.
* * *Они разговаривали почти до утра.
Только с бледными сумерками наступающего рассвета Флора, обессиленная борьбой с полученными травмами, уснула, доверчиво прижавшись к Ивану, тепло костра, и тепло его души согревали ее, позволяя уснуть глубоко, безмятежно.
Таманцев сидел, прислонившись спиной к стволу поваленного дерева, смотрел на бледные краски занимающегося рассвета, но в его душе не было покоя. Если для Флоры его рассказ об иных мирах, населенных людьми звучал как приятное, ошеломляющее откровение, то ее слова вызывали у Ивана иную реакцию: планетная цивилизация Рока, к которой теперь принадлежал и он, несла в себе угрозу остальному человечеству.
Трудно представить, что произойдет, если существующие тут мутагенные факторы распространяться на иные населенные миры.
Он еще не знал, как станет действовать, но уже чувствовал тяжкий груз ответственности, что лег на его плечи.
Многое казалось непонятным, почти фантастичным, — взять, к примеру, Флору — она явно не относилась к натурам легкого характера, но почему их взаимная приязнь проявилась с первых же минут, позволив сделать первый контакт доверительно-спокойным, не смотря на прозвучавшие острые откровения?
Он внимал своим чувствам, слушал ее ровное дыхание, еще не до конца осознав, что среди людей, населяющих Рок, существует особый, безошибочный критерий оценки, — почти все они умели воспринимать ментальный настрой собеседника, и для Флоры встреча с Иваном стала не только спасением от смерти, но и настоящим чудом, которого не ждала ее душа.
Тот, кто хорошо знал Шодан, был бы сейчас удивлен, заметив легкую, едва уловимую улыбку, скользящую по ее губам, — она улыбалась во сне, — та самая холодная, желанная для многих, но презрительно-недоступная Флора, рано познавшая циничные развлечения, которыми жил город.
Она привыкла к холоду смертной скуки, серости будней, маскам, неумело скрывающим под собой истинную сущность окружающих, а тут… она впервые почувствовала настоящее человеческое тепло, открытое, щедрое, пусть суровое, но такое манящее, словно она вдруг стала мотыльком, но свет свечи не обжег ее, а согрел…
Он Настоящий. — Именно так, с большой буквы думала она, засыпая, чувствуя, что жива, и в ее жизни теперь многое измениться… к лучшему, как робко надеялась непреклонная Шодан.
* * *Проснувшись Флора несколько минут смотрела в лазурь полуденных небес, пока легкое беспокойство не закралось в душу: она ощущала Ивана, но как-то далеко, смутно…
Не хотелось возвращаться в реальность, терять ласковый свет небес, безмятежность пробуждения, но машинальные привычки мгновенно взяли свое, она рывком села, огляделась по сторонам и только заметив Таманцева, облегченно вздохнула.
Что случилось со мной?
Почему он вдруг стал так важен, так близок? — Вопросы не на шутку встревожили обычно сдержанную, скрытную Шодан, не открывавшую своей души кому попало, и не имевшей привычки занимать значительное место в жизни других людей.
Буквально все вдруг пошло в разрез с жизненными принципами, что вырабатывались десятилетиями, под воздействием холодной эмосферы города, его жителей.
Флора не могла сказать, что вдруг, в одночасье стала другой, но внутри, несомненно, что-то изменилось, словно ее настигла вторая волна мутации, но на сей раз не физической, а моральной.
Сутки назад она испытала ужас агонии, потом — неописуемое облегчение возвращения в мир, была потрясена и одновременно — очарована теплом, открытостью души своего спасителя.
Поводов к спонтанным изменениям внутреннего мира более чем достаточно, Шодан по жизни была импульсивной натурой, но все же не настолько, чтобы стать так остро зависимой от другого человека.
А зависимость ли я ощущаю?
Флора часто задавала себе прямые внутренние вопросы и старалась максимально честно отвечать на них, но на этот раз остереглась с выводами.
Ее влекло к Ивану, влекло сильно, страстно, до холодка в груди и чувства легкого испуга, замешательства, какого-то сладкого помутнения рассудка.
Нужно взять себя в руки.
Холодный голос разума шел в разрез с порывами души, но все же она прислушалась к совету рассудка.
